Екатерина Живова

Тайные желания всегда исполняются не так.

Или ты получаешь то, что хотела, но не можешь этим пользоваться.

Или ты получаешь то, что хотела, и не хочешь этим пользоваться.

Или ты получаешь то, что хотела тогда, когда ты уже хочешь пользоваться чем-нибудь другим.

Или ты вообще получаешь то, что хотел кто-то другой.

Впрочем, возможен вариант, при котором ты совсем ничего не получаешь.

Хотя всегда можно сказать, что ты этого не хотела.

Ограниченный контингент родных и знакомых Кролика всегда в курсе твоих тайных желаний, ибо язык твой неустанно излагает. Правда, ты и сама не знаешь, чего, собственно, хочешь. Беда всех женщин — они начинают говорить, еще толком не сформулировав мысль, и точная формулировка появляется на сцене под самый занавес как «кушать подано». В сущности, болтливость женская тем и объясняется. Зато как упоительно катать на языке блестящую, отточенную предыдущей тирадой мысль! И как приятно одним махом объяснить все и себе, и людям...

Иногда ты опережаешь событие — и то, что со всех сторон воспринималось как муж, оказывается отцом. А то, что казалось удачей, либо некуда девать, либо необходимо срочно оплатить ввиду возможного отключения. А ты, глупая птица, считала, что удача — это бесплатно.

Ну и вот, идешь ты по улице, никого не трогаешь и вдруг... Встречаешься нос к носу со своей Судьбой, какого бы там цвета глаза у нее ни были. Встречаешься и расходишься.

И это значит, что тебе повезло.

Неприятен и хмур. Хмур и неприятен был Барбин сон. Во сне маршрутное такси отвезло Барби неизвестно откуда на Арбат, где Барби случайно стащила безмен из кафе с дорогущей кошерной едой.

Вся эта неловкая ситуация побудила бедную совестливую девушку обратиться к рыжему Кену с просьбой вернуть похищенное законным владельцам. Вместо ответа рыжий Кен швырнул оземь рыжий рюкзак и разразился серией телефонных гудков.

К телефону Барби не успела.

Но все равно посмотрела на часы. «Кто бы это мог быть?» — подумала Барби. «С работы», — сказали часы. «Тогда они всегда смогут перезвонить», — решила Барби и пошла под душ.

Сегодня душ был тропическим ливнем — крупные, сладкие капли. Расслабившись, мокрая Барби сменила синюю ауру сна на жемчужно-розовую, в тон стенам в ванной. Удовлетворенно оглядела себя — ни прибавить, ни убавить... «Хотя убавить можно вот здесь, здесь, и здесь. В общем, где талия...» — недодуманная мысль, чмокнув, отправилась в канализацию. Решительное нет самокритике в начале дня.

Выбравшись из душа, Барби съела большую чашку кофе и утреннюю сигарету. Воскурила, так сказать, фимиаму на весь предстоящий день. Тоскливо посмотрела сквозь тонкую седую волну дыма в сторону прихожей. Телефон зазвонил снова.

«Чертов Белл...» — протянутая к телефону мягкая лапка задумалась и вернулась на исходные позиции.

«Еще рано», — сказали часы.

«Если с работы — всегда рано. Меня еще нет дома», — огрызнулась Барби, почесывая коготь о желтую поверхность стола. Но телефон был настойчив, и Барби подняла трубку.

«Мяу?»

*           *           *

Из-под перламутрово-белого крыла на сотрудников застенчиво взирал огромный лунный глаз. Барби желала получить денег взаймы.

«Не дадут», – сказали часы.

Барби сунула голову глубже под крыло и больно клюнула часы в циферблат. Денег дали.

*           *           *

Когда последняя оливковая косточка стукнулась о белое донышко блюдца. Когда последний клип вызвал уже ничем не контролируемое раздражение. Когда отзвенела последняя подруга в телефонной трубке. Когда строчки задвоились в широко расставленных глазах. Когда, когда, когда...

*           *           *

Когда рыжий Кен подошел к дверям кафе, перечеркнутым табличкой «Клозед», стало ясно, что безмен украден навсегда. Барби перевернулась на другой колючий бочок и безвозвратно утопила мягкую щечку в подушке. Ее совесть спала...

— Здрассьте...

И тишина.

Исповедальное настроение дымком улетучивается к потолку — здесь тоже не расположены предоставить ей жилет. Заложница чужого горя вполоборота устраивается на стуле, закуривает. Человек напротив начинает говорить.

— Девочка привезла мне из Чехословакии чашку-у-у... Такая чашка-а-а пузатая... Такая девочка хороша-а-ая... А вдруг она всем такие чашки привезла, и я не винова-а-ат...? Я так не могу-у-у... Мне другую девочку-у-у заверните в бумажку-у-у... Я поди туда не знаю куда-а-а... Принеси то, не знаю что-о-о... У-у-у... А-а-а...

Ничего нового, ничего важного... Профессиональная слушательница продолжает слушать. Думая о своем — глупо. Кто так сказал, никогда не пробовал думать о своем под монотонный, но вполне себе эмоционально насыщенный бубнеж ближнего. Ни о чем не думая, так будет правильнее. Хоть совета не спрашивает, это так хорошо, когда не спрашивают совета. Рычажок «минимальная реакция» сдвинут до упора вверх, остальные внизу. Можно даже не выныривать на поверхность, не глотать воздух пополам с планктоном, или что там обычно плавает... Хуже, много хуже, когда выдергивают из воды, разрывая рот, и просят за них пожить на суше. Невыносимо больно легким... Бр-р-р... Эта сигарета уже совсем лишняя. О чем это он там?

— Другая девочка приедет на Новый Го-о-од... А с этой девочкой я все время буду репетировать песенки-и-и... То-то у меня крыша потече-е-ет... Одна девочка маленькая, другая большая... Маленькая — большая возрастом, а большая — такая ма-а-аленькая...

На пульте загорается кнопка «Скепсис. Скривить рожу». Скривила. Не халтурь! Еще раз скривила, от души. Кнопка гаснет.

Итак, в который раз она это слушает? Не из любопытства, так, для статистики. Главное, зачем? Куда проще было бы рвануть все рычажки вверх и взорваться... Но когда-то это мягкое и вялое существо было интересным и злым. Надо жалеть... Вдруг оно еще живое? Так овца не подпускает человека к трупику своего замерзшего ягненка. Человек ее кормит-поит, а она его не подпускает. А он, конечно же, хочет, как лучше. А она все равно не подпускает, потому что она — мать, и никому не отдаст свое, пусть даже совсем дохлое. Не нам спорить с овцой и ее могучим инстинктом материнства.

Она и не спорит. Пожимает плечами. Говорить о себе не имеет смысла. Говорить о себе — значит спорить, и услышать в ответ, что все настолько очевидно, что говорить не имеет смысла. Смысла имеет слушать человека снова-здорова.

— Маленькая девочка така-а-ая... Хочется прижать к себе и никогда никуда не отпуска-а-ать... Ка-а-ать... А удобней все равно та, какая есть не проси-и-ит... Какая далеко-о-оу...

С какой стати спорить – что благодарной слушательнице посторонняя девочка, с которой надо здесь и сейчас, а не там и когда-нибудь, девочка, которая шиш получит со всех своих ожиданий. Ее собственное, невыслушанное, прожигает где-то внутри выход. И еще – может все-таки надо было спорить, объяснять, кулаком по столу, карты веером – гадать, ворожить, жать-давить?

Закрыв за человеком дверь, автоответчица опускает глаза на пульт. Кнопка «Усталость. Тоска. Вздохнуть». Она вздыхает и последний рычажок медленно едет вниз.