Рядом со мной в вагоне ехало очень много сосисок. Одна из них спросила, куда я еду, и я ответил, что надо бы ещё с этим разобраться. Сосиски курили, читали газеты, занимались своими делами. Некоторые ещё дымились. У меня есть одна полезная особенность: в любом месте я всегда нахожу приятного собеседника. Мы быстро переглянулись с тем, что в шляпе, поднялись и молча пошли забивать.

В тамбуре было темно, подванивало, стоял угрюмый милиционер. Который в шляпе, ему: — Будешь? — Милиционер: — Ну. — Мы очень быстро добили пятку, пока не успел прийти другой милиционер, не понимавший наших развлечений. — О! — сказал повеселевший первый милиционер. — Смотрите, смотрите!

За окном проплывала полуразрушенная платформа необычайной высоты; по ней кругами на большой скорости и, очевидно, с гиканьем носились велосипедисты. Немногочисленные пассажиры смотрели с неодобрением, дети — с восхищённым пониманием; пожилая женщина в платке качала головой. На горизонте виднелся глухой монолит с флюоресцентными буквами "Ч.Д.", больше никаких признаков города не было.

— Да, — сказал мой новый друг в шляпе, — природа не имеет никакого отношения к жизни, точно так же как мы не имеем никакого отношения к смерти. Я запоминал это с детства, как катехизис, два раза утром и один раз вечером, пока, однажды проснувшись, не понял, что не нуждаюсь в запоминании, так же как и в собственной забывчивости.

Почему-то он не предупредил меня о своей неорганической структуре. Милиционер молчал. Пришлось закрыть глаза и медленно представить, как одна сосиска говорит то же самое другой сосиске, но в телевизоре. Ещё несколько резких отточенных движений. Подавив в себе вздох сожаления, мы вернулись в вагон.